Еда в художественной литературе
И все заканчивается тем, что соблазненные этими разговорами чиновники бросают дела и отправляются в ресторан. Обложка: Жан-Этьен Лиотар. Анна Каренина.
Но по-русски слово «обед» в основном обозначает прием пищи, который происходит в середине дня. Одновременно это обычно и самая плотная еда за день, но основной акцент делается на время. А по-английски dinner — это просто основная трапеза. Люди, которые работали, не обязательно даже рабочие или фермеры, но, например, и сельские врачи, вставали рано, часам к двум уже были очень голодны и обедали именно в это время.
Социальное расслоение заставляло людей, которые хотели казаться выше по статусу, чем они были, болезненно воспринимать свои собственные обычаи и пытаться их менять. Как раз об этом очень много пишет Гаскелл.
Уже в новом статусе она навещает своих бывших хозяев в двенадцать часов дня или в час, когда подают ленч. Героиня, миссис Гибсон, страшно на это обижается. Она говорит: «Что вы, милорд — я никогда не ем мяса в середине дня, мне за ленчем кусок в горло не лезет!
Он, как Диккенс и его герои, очень привязан к этой еде. А миссис Гибсон считает, что это ужасно вульгарно и нужно есть что-нибудь французское. Вот как описаны чувства кухарки, которую миссис Гибсон пытается заставить готовить французское:. К тому же она была прихожанкой методистской церкви и из религиозных убеждений наотрез отказалась готовить по новым французским рецептам миссис Гибсон.
Но мало того, что свинину готовить и пироги на дрожжах с ней печь — это уж против совести, так теперь еще и богомерзкие кушанья по моде папистов стряпать изволь.
Нет уж, с нее довольно! С одной стороны, тесто впитывало лишний жир или соус, с другой — тимбали использовали просто для красоты. Анны Гайденко. Мы видим, что не только французы всегда издевались над английской едой, но и англичане тоже издевались над французской. И, конечно, это все написано с большой иронией.
Говоря о еде в английской литературе, нельзя не упомянуть миссис Битон — автора самой известной кулинарной книги эпохи. Ее «Book of Household Management», что можно перевести как «Управление домашним хозяйством», впервые была опубликована в году. Она описывает, какой должна быть хозяйка: как вести светскую беседу, как обращаться со слугами.
Она сравнивает хозяйку с командующим армии. На самом деле она умерла, когда ей не было 30 лет. Она действительно кое-что знала о домашнем хозяйстве, поскольку была старшей в семье с 21 ребенком. Поэтому свою долю ухода за детьми и управления домашним хозяйством она, безусловно, получила.
И переводчик всегда может положиться на миссис Битон, может прочитать рецепт и понять, как все было устроено. Ведь вопрос этот для английской литературы — дело важнейшее: «пустяки, дело житейское» про пироги не говорят. Как ни странно, я хочу начать рассказ с отрывка не из французской литературы и даже не посвященного еде. Это один маленький фрагмент из замечательного произведения братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу».
Герой на машине времени путешествует по мирам, созданным в литературных произведениях:. Раз больше ничего не описано, этот человек так и представал перед путешественником — в кепке и очках. Примерно так же происходит с едой в литературе, потому что даже в самых реалистических, верных жизни произведениях герои едят далеко не всегда, и может даже показаться, что они вот-вот умрут от истощения.
Это замечали и сами писатели. Изображайте же эпоху и помните, что в каждую эпоху люди обедали». А «Рене» — это маленькая и очень знаменитая повесть Шатобриана, и там, конечно, никто не ест — даже не может быть об этом речи, потому что Рене — настоящий романтический герой, страдающий от дисгармонии мироздания.
Завтраки, обеды, ужины упоминаются в литературе скорее как вехи, которыми отмечают время. Впрочем, даже если в художественном произведении будет сказано, что именно ели герои, далеко не факт, что мы правильно поймем этот язык — нам только будет казаться, что мы понимаем.
Она читает в меню экзотические названия блюд — тюрбан из кроликов а-ля Ришелье, пудинг по-орлеански. Раки и трюфели — понятно трюфели, естественно, не конфеты, а грибы , меня здесь интересует «обыкновенное филе».
Казалось бы, что такое филе, мы все знаем, а уж обыкновенное филе — тем более. Оказывается, мы ничего не понимаем. По-французски такое филе называется ensemble tournez dos. А tournez dos — это дословно «повернись спиной».
Почему это блюдо так называлось? Потому что это был не огромный кусок говядины, стоявший на столе, от которого нужно было отрезать себе кусок, а бифштекс, который слуги разносили за спинами гостей. Казалось бы, это обязанность слуг — разносить блюда.
Что в этом такого? Оказывается, все не так просто. Было два вида подачи блюд: французский и, как ни странно, русский. Все яства выставлялись на стол, мясо приносили неразрезанным. Хозяин должен был разрезать это все очень ловко и быстро на глазах у гостей — это было аристократическое умение, которому специально учились. А дальше гости брали себе куски сами. Блюда долго стояли на столе, и несчастным аристократам приходилось есть их холодными.
Были способы подогревать блюда, но это не сильно помогало. В начале XIX века появилась русская подача, или северная. Укоренилась такая подача во Франции только к середине XIX века. Этот экскурс в историю французской кухни нам был нужен, чтобы понять, что такое обыкновенное филе. Далеко не все писатели описывали еду. Люди смотрят друг на друга, разговаривают — что они там едят, Стендалю не так важно.
Это не просто поваренные книги с рецептами, где говорится: «Возьмите столько-то того-то и того-то , перемешайте и поставьте в печку». Это действительно альманах — с по год вышло восемь выпусков. Тут надо отметить название «Альманах гурманов». Мы привыкли к тому, что гурман — это положительная характеристика, это человек, который знает толк в еде. Он общался с рестораторами и в своем альманахе одних хвалил, других — ругал, призывал их присылать ему блюда на оценку.
Но главное, Гримо де Ла Реньер замечательно писал. Вот один из множества примеров того, как он описывает еду. Глава про молочного поросенка, которую я цитирую с небольшими сокращениями:. Верным спутником поросенку неизменно служит апельсиновый соус с солью и белым перцем.
Вот как писал Гримо де Ла Реньер. Так получилось, что его вспомнили только в конце ХХ века, хотя многие авторы у него заимствовали. В году он издал «Большой кулинарный словарь», где он иногда ссылается на Гримо де Ла Реньера, а иногда очень эффектные определения просто переписывает дословно, не указывая источник. Так что Гримо де Ла Реньер жил как будто за кадром. Еда фигурирует и в художественной литературе, в романах, в рассказах. В качестве небольшой заставки расскажу о новелле Эжена Сю «Лоретка» года.
В ней изображена пьяная компания. Им все уже надоело, они думают, как бы провести время получше, и начинают готовить чай госпожи Жибу. Что такое чай госпожи Жибу? Появилось оно из водевиля года, который назывался «Госпожа Поше и госпожа Жибу». В России чай был гораздо более распространен, чем во Франции.
Торговкам рассказывают, что для того, чтобы получился чай, надо черные крупинки всыпать в кипяток. Что они и делают, но вкуса у напитка не появляется. Тогда они начинают примешивать туда вино, кофе, огурец, горчицу, телятину, пряник, редиску и соль с перцем, а потом говорят, что это невозможно пить: очень невкусно. Выражение «чай госпожи Жибу» стало синонимом несъедобной смеси самых разных продуктов. Все это он должен поставить на огонь на 15 минут.
А мы так можем понять, что считалось в те времена роскошью. Но это не всегда так. У прекрасного писателя Теофиля Готье есть роман «Фортунио» года. Его герой, в честь которого роман и назван, — в высшей степени романтический персонаж, загадочный богач. У него потрясающий восточный дворец прямо в центре Парижа. И в этот дворец к нему на обед попадает влюбленная в него женщина. Обед описан прекрасным образом, он очень изысканный.
И карта вин описана подробно. Я совершенно не согласен по поводу женского аппетита с лордом Байроном». А Фортунио, наоборот, говорит: пожалуйста, ешьте, ни в чем себе не отказывайте. Так описания еды все же могут появляться в самых разных произведениях, в том числе и в романтических.
Что это такое? Это описание еды, после которого есть не захочется. Меня спасало, что многие из этих блюд — вроде того же молочного поросенка — для нашего быта все-таки скорее экзотические, не все они воспринимаются как что-то съедобное. Происходит, как пишет исследовательница Женевьева Сикотт, нарушение эйфорических связей между едоком и миром. Возьмем знаменитый роман Флобера «Госпожа Бовари». Эмме тогда казалось, что ей подают на тарелке всю горечь жизни, и когда от вареной говядины шел пар, внутри у нее тоже как бы клубами поднималось отвращение».
Еще проблематичнее дело обстоит у Эмиля Золя, в его знаменитой книге «Чрево Парижа». Казалось бы, роман про рынок, весь посвящен еде. Мы видим их глазами главного героя, Флорана, а его оптика очень важна. Друг Флорана, художник Клод Лантье, делит людей на толстых и тощих, и толстые, конечно, хуже, а тощие — лучше. Он говорит: «Каин наверняка была толстым, а Авель — тощим». Ее в загородном доме готовит очень милая овощница, госпожа Франсуа. Она сама говорит, что такого блюда «в вашем подлом Париже» никогда не подадут.
А то, что изображается Золя на рынке, — это не столько еда, сколько натюрморт. Возьмем, например, сцену, где один из помощников колбасницы и колбасника рассказывает, как лучше готовить кровяную колбасу. Сначала он описывает, как забивает свинью, а потом говорит:. Нужно, чтобы она была достаточно теплая, жирная, но не слишком густая. Сомневаюсь, что после этого описания кто-то побежит есть кровяную колбасу, разве что люди с очень сильными нервами.
И это важно, потому что у Золя действительно нет никакой эйфории по отношению к еде. В литературе второй половины XIX века отсутствие еды иногда занимает гораздо больше места, чем сама еда. В знаменитом произведении Виктора Гюго «Отверженные» один из главных героев, Мариус, бедствует после того, как из политических разногласий ушел из дома своего деда.
Он покупал баранью котлетку, очень дешевую, и питался ею три дня. А когда у него стало немного получше с деньгами, «хлебец и яйцо служили ему завтраком. Он брал обычно порцию мясного за шесть су, полпорции овощей за три су и десерта на три су. Меню бедного человека описано подробнейше. Ему уделяют внимание, конечно, не только во второй половине века — про это писали и в начале, но скорее в пародийном ключе.
Это рассказ не о том, как есть вкусно и роскошно, а о том, как существовать, что называется питаясь воздухом. Вместо «Календаря снеди», который был у Гримо, — «Календарь несчастий», а вместо рецептов вкусных блюд — советы, как выжить совсем без еды. Конечно, были авторы, которые даже в самом конце XIX века описывали еду с симпатией. Действие его новеллы «Пышка» происходит во время Франко-прусской войны.
Едет дилижанс, в котором сидят представители самых разных социальных слоев, в том числе Пышка, девушка совсем легкого поведения. Как оказывается потом, она гораздо лучше всех остальных пассажиров. Они не позаботились о еде, а вот Пышка взяла с собой корзину, покрытую белой салфеткой.
И дальше все описано очень вкусно. И, конечно, еще горлышки четырех бутылок. Но и у Мопассана далеко не всегда еда выступает в качестве действующего лица. Описывается, что ели герои: жареная рыба, соте из кролика, салат и десерт. И так у многих писателей. Вернусь к Флоберу и уже упомянутому «Воспитанию чувств».
И вот что пишет Флобер:. Вот Бальзак бы так не поступил. Не всякому писателю нужно говорить о еде для характеристики персонажей. А Бальзаку — почти всегда. У него всегда гармонические отношения между двумя линиями: что герои ели, какую роль еда играла в их жизни и как она нам, читателям, может помочь понять этого героя.
Романы и рассказы Бальзака очень познавательны, можно узнать, какие блюда люди ели в разных социальных слоях, но одновременно еда у Бальзака почти всегда выступает как действующее лицо. Что можно узнать о еде из романов Бальзака? Нужно не с силой взбивать белки и желтки вместе, как это делают кухарки, а сначала взбить белок, потом медленно влить туда желток.
Из романа «Старая дева» можно узнать, что цветную капусту в сухарях вкуснее приправлять не бульоном, а маслом. Вот что она ему подавала: «чирков, водяных курочек, пироги с рыбой и всевозможные острые приправы к постным блюдам». Мне кажется, что и скромная постная еда тоже неплоха, но Бальзак и его герои считали иначе.
Еще можно узнать, что такое настоящий изысканный обед, в романе «Кузен Понс». Привратник — традиционная фигура французской литературы этого периода: человек, который пытается имитировать богатую жизнь, но ему никогда это не удается.
Бульон у них жидкий, потому что если бульон будет крепкий, то мясо, которое в нем варится, будет уже несъедобным, а экономные люди говядину оставляют и едят в следующие дни. И тем не менее выглядит обед неплохо:. На вторую перемену был подан великолепнейший гусь с каштанами и салат, обложенный кружочками красной свеклы; тут же были принесены горшочки с кремом и посыпанная сахаром репа, которая словно подмигивала запеканке из макарон.
Но все это стоило-то не больше 20 франков, и потом еще остатками кормился весь дом в продолжение двух дней». А героиня ворчала: «Принимаешь гостей — деньги так и летят, просто ужас! Люсьен полагал, что в Париже ему этих денег достанет надолго, потому что в Ангулеме на 50 франков можно было питаться целый месяц. Вот он угощает друзей, и за обед для четырех человек платит франков, то есть на каждого по сотне. Чтобы понимать, это годовой заработок гризетки, то есть работницы-швеи.
У Бальзака можно узнать не только про дорогую еду, но и про дешевую. В тех же «Утраченных иллюзиях» описан ресторан Фликото в Латинском квартале, просто спасение для бедных студентов.
Кушанья, конечно, были однообразные — вечный картофель, бараньи котлеты и говяжья вырезка, которые заменяют глухарей, осетрину и необычные яства. Бальзак пишет:. Студент, обосновавшийся в Латинском квартале, получает там чрезвычайно точные сведения о погоде: он знает, когда поспевает фасоль и горошек, когда рынок заполнен капустой, какой салат подвезли в изобилии и уродилась ли свекла.
В ту пору, когда там бывал Люсьен, пошлая клевета по-прежнему приписывала появление у Фликото бифштексов мору лошадей». Бальзак описывает еду и по гендерному признаку.
Это, в сущности, целая серия разных новелл, но они объединены одними и теми же героями. Один из этих Адольфов водит свою Каролину по ресторанам, чтобы она не скучала. Она старается изо всех сил, но застегнуть его не может… Призывают горничную.
Приложив две лошадиные силы, портниха и горничная совершают тринадцатый подвиг Геракла, однако между крючком и петлей все равно зияет щель в два дюйма. Неумолимая портниха объявляет Каролине, что ее талия изменилась в размерах. Каролина, воздушная Каролина, вот-вот сделается похожей на госпожу Дешар. Попросту говоря, она толстеет». Это такая антигероиня — и толстая, и несимпатичная. Каролина впадает в отчаяние: «Неужели у меня будут такие же рубенсовские телеса, как у этой жирной госпожи Дешар?
Но каков негодяй Адольф! Наконец-то я поняла, он хочет меня раскормить, чтобы я никому не смогла понравиться! Он должен убедить жену, что она:. А пить нужно ни в коем случае не вино и не чистую воду. Против воды Бальзак возражает — вода тоже внушает всякие нехорошие фантазии, нужно пить воду, подкрашенную вином.
Может быть, современному читателю это покажется сексизмом, но вот такой иронический совет дает Бальзак мужьям, чтобы жены сохраняли верность. У Бальзака есть не просто рецепты и познавательные пассажи о еде. Еда может выступать как полноценное действующее лицо. В той же самой «Физиологии брака» три главных действующих лица: муж, жена и любовник. Любовник — это враг, его цель — втереться в супружескую жизнь и ее разрушить.
Но иногда бывают компромиссы и примирения. Одна из последних глав называется «О вознаграждениях». Он называется библиотекой благодаря Гримо де Ла Реньеру, у которого через весь «Альманах гурманов» проходит параллель между библиотекой и кухней с ее разными приборами для приготовления еды и самими блюдами. Там действительно изображен шкаф, но на полках вместо книг стоят разные бутылки, лежат колбасы и всякое съестное.
Но возвращаюсь к Бальзаку. А страсбургский пирог — это паштет из гусиной печенки с трюфелями, запеченный в хлебную корку. Поэтому он у Пушкина «страсбургский пирог нетленный» — он в этой корке мог жить достаточно долго, это была замена консервной банке.
Итак, этот самый муж созерцает страсбургский пирог, но не решается потратить франков. Мы видели, что Люсьен потратил 50 франков на обед и очень удивился, а тут — франков за пирог.
Что это, не гастрономический ли мираж?.. Холостяк здоровается с вами; судя по всему, он счастлив, что вам по душе его дар. А вот история из «Мелких неприятностей супружеской жизни», где в качестве действующего лица выступают шампиньоны, довольно грустная.
Я уже сказала, что в «Мелких неприятностях» Адольф и Каролина — всегда разные муж и жена. И вот один такой Адольф за обедом у общих знакомых обмолвился, что любит шампиньоны по-итальянски. Каролина очень любит своего мужа, хотя он много гуляет и дома проводит мало времени: «самая большая из мелких радостей заключается в созерцании любимого существа, поглощающего любимые блюда».
Но Каролина не спрашивает у Адольфа напрямую, как приготовить эти шампиньоны, а хочет сделать ему сюрприз — она тратит время на изыскания и узнает у одного корсиканского аббата, что в некоем заведении на улице Ришелье знают, как готовить шампиньоны по-итальянски , и даже можно купить миланские шампиньоны. Она посылает туда повара, и повар, возвращаясь, показывает хозяйке, «шампиньоны, огромные, как кучерские уши». Повара вообще всегда знают все по поварской части, кроме одного — как это повар может воровать?
Но это счеты Бальзака с поварами. А дальше повар готовит эти самые огромные, как кучерские уши, шампиньоны. Шампиньоны нужно нарезать очень мелко и поджарить в оливковом масле, добавив еще что-то , не помню точно… Кажется, дольку чесноку…».
Так читатель получает и рецепт грибов — тех и других — и психологию героя и героини. Закончу я эпизодом из произведения очень известного романа «Евгения Гранде». Там тоже есть о чем поговорить — что мы понимаем, когда читаем его, а что, может быть, нам остается не до конца понятным.
Каждый брал со стола немного хлеба, масла или что-нибудь из фруктов и стакан вина». А кузен Шарль, столичная штучка, встав в одиннадцать, говорит, что поднялся слишком рано, потому что завтракает он обычно не раньше двенадцати, и с удовольствием съел бы «что-нибудь, так, пустячок — кусочек дичи, куропатку». Скряга Гранде обычно просит лесника застрелить ему на бульон ворону, а тут, значит, куропатки — и это пустячок. В наше время это маленькие канапе и все, что можно брать без вилки.
Но слово fourchette означает как раз «вилка». До конца XVIII века не было разделения между завтраком — который по-французски называется petit dejeuner , то есть «маленький завтрак», и который действительно состоит из булочки, масла и чашки кофе, — и тем приемом пищи, который сейчас соответствует ланчу, — dejeuner. Гримо де Ла Реньер считал, что это разделение появилось во время Французской революции: депутаты заседали очень долго и не могли дождаться обеда, позавтракавши рано утром.
Но к м годам у богатых и модных людей, парижских денди, он приобрел уже вполне лукулловские масштабы. Два парижанина показывают Париж провинциалу. Они его позвали завтракать, и провинциал явился в десять. Значит, едят трое. Вот что пишет Бальзак про меню этого завтрака — я подчеркиваю, что это именно завтрак, а не обед. Понятно, возвращаясь к «Евгении Гранде», что если кузен Шарль привык к таким завтракам, то продукты, которые от сердца оторвала Евгения, нарушив все правила отцовского дома, были, конечно, не в коня корм, абсолютно не интересны.
В меню грандиозного завтрака в парижском кафе упомянут зеленый горошек. Мы уже с ним встречались, но я специально оставила рассказ о нем на конец. А в XIX веке, во всяком случае в первой половине, это было лакомством. В «Альманахе гурманов» Гримо де Ла Реньер пишет о нем так:. В самом деле, можно ли оставаться безучастным при виде нежнейшего, вкуснейшего и милейшего из овощей?
Преддесертные блюда действительно подают перед десертом, они уже сравнительно легкие, но считаются очень вкусными и изысканными.
Вернемся к гастрономической оргии Эжена Сю, когда в котел бросили все, включая бутылок шампанского и 12 упаковок свечей. И если не знать контекстов, всего этого можно не понять. Что можно сказать в завершение? Еда в художественной литературе может быть просто предметом упоминаний, может быть предметом описаний, а может быть почти действующим лицом.
Кроме того, все блюда имели, помимо рецептов, свою репутацию, и, не зная ее, мы не вполне понимаем, что читаем. Но Бальзак, может быть, больше, чем другие писатели, дает нам подсобные материалы для знания этого языка.
Итальянскую литературу никак нельзя назвать легким чтением, а итальянскую еду нельзя называть вкусной. Поэтому в литературе она в первую очередь становится объектом анализа. Ее оценивают и проверяют на правильность, опираясь на собственные знания, что, безусловно, труд, пусть и приятный, почетный, интересный. Сама по себе итальянская литература тоже требует очень большой работы — ее, как правило, нужно додумывать, комментировать в уме.
Профессор Умберто Эко написал об этом книгу «Роль читателя» — «Lector in fabula». И уж тем более так происходит, когда дело касается еды.
Я встречаю в русскоязычном интернете цитаты из романов Умберто Эко, и иногда к ним подходят очень творчески. Однажды мне попался на глаза такой рецепт:. Оказалось, что читательница решила, что достаточно перепечатать страницу из романа «Пражское кладбище», чтобы приготовить телячьи ребра «Фуайо». Приятного аппетита». Так кончался этот рецепт.
Ну, могу вам сказать, что если итальянец прочтет, что на гарнир к мясу подаются спагетти, то он просто умрет от смеха: спагетти не могут быть гарниром!
Впрочем, возможно, итальянец зарыдает от того, как чудовищно можно опошлить такую прекрасную страницу, которая уводит читателя в кулинарный рай. Вокруг сплошной символизм, страдания, самоубийства.
И на фоне всего этого трагического расставания, которое для героя, как метафорически пишет автор, стало горьким куском, который он должен проглотить, происходит прощальный обед, где герою предлагают кусок рождественского кулича, панеттоне.
А черствый панеттоне — это страшное оскорбление. К панеттоне подают сладкое вино — Вин-Санто, «святое вино», но ни в коем случае не Сан-Коломбано. В результате молодой человек уезжает с ужина гораздо более огорченным, чем он туда приехал.
Фактически всякий раз, когда нам попадается описание еды, мы должны предполагать, что там что-то скрыто, есть какие-то контексты. Мы можем их расшифровывать сами, но в любом случае нам потребуется дополнительная информация. Особенно если речь идет о детективе. Когда в детективе мы видим, что приблизительно в час — час десять дня в какой-то дом звонят пришедшие гости и передают аккуратно завязанный тонким серебряным или золотым шнурочком пакет из бумаги, в который вставлен бумажный же картонный купол, чтобы не повредить нежное содержимое, и говорят при этом: «Только не в холодильник!
Или, наоборот, «Это ты в холодильник на время поставь» означает, что там будет мороженое или торт из мороженого. Если это происходит, мы понимаем, что непременно речь идет о воскресном обеде. Соответственно, если роман называется «Дама появилась в воскресенье», читателю уже более или менее понятно, чего он может там ожидать. Еда есть просто везде. Он обычно рассказывает про местную, традиционную для какой-то области или города еду.
А это тоже очень важно для Италии. Существует, например, такая область, Эмилия-Романья, — с непростой историей, надо сказать. Сначала это были две отдельные области, Эмилия и Романья, совершенно не похожие друг на друга.
Романья была маленькой и бедной, а Эмилия — пышной и обширной. После объединения Эмилия-Романья так и осталась двуцентричной, и разница между историей областей определяет различия двух видов кухонь. Плюс к тому обширные пастбища, большое количество свежей травы — в общем, в Эмилии кулинарная традиция основана на мясе.
В Романье все было по-другому. Население там было оседлым, прикрепленным к своей земле. А кухня у оседлого населения почти всегда принципиально углеводная, то есть растительная, овощная и злаковая. К тому же так сложилось, что область эта всегда была бедной. Если герой книги заказывает в ресторане, скажем, тушеную требуху или говядину, то он находится в Парме, и там же он ест пармезан, сделанный из коровьего молока. А если он ест кашу из полбы или заказывает свинину, то тогда он уже где-то в Романье — там говядины практически не бывает.
А если герой придет в ресторан и попросит то, что в данной области есть не положено, то мы, читатели, его можем немедленно квалифицировать как чудика. А вовремя вычислить чудика — это главная задача читателя детектива.
Очень важно понимать местный колорит, местные особенности. Та же самая Романья — в тот период она все-таки была отдельной областью — для Данте Алигьери была местом изгнания, местом, где он скитался в воображаемой страшной пустыне. На самом деле он работал за хорошее вознаграждение — участвовал в сложных дипломатических переговорах и был достаточно уважаем.
📚 АБЗАЦ 353. Любимые блюда русских классиковСудьба его была не такой горькой, чтобы ее оплакивать, и тем не менее, когда он пишет о том, как солон хлеб на чужбине, мы, читатели, растроганные его горестным описанием, считаем, что хлеб Данте заливает слезами. Но это вовсе не так. В Романье соленый хлеб, потому что рядом находятся соляные пруды, в лагуне Комаккьо. И понятно, что при подобной простоте добычи соли в Романье солили все — в том числе и хлеб.
А в родной Тоскане, откуда Данте вынужден был уехать, хлеб делали без соли. Из Эмилии-Романьи переместимся в совершенно другую итальянскую местность.
Те, кто читал романы Андреа Камиллери о комиссаре Монтальбано или смотрел снятые по ним фильмы, знают, что комиссар Монтальбано все время ест. Переводчица Андреа Камиллери на русский Мария Челинцева в одном из интервью говорит: «После просмотра сериала толпы фанатов ломятся на Сицилию, чтобы увидеть живьем места, где снимали фильм, отведать любимых блюд комиссара и т.
Это, надо сказать, не так легко, потому что блюда будут не те. Они будут так же называться, у них будет такой же состав, но важно, где их есть: Монтальбано всегда пытается пробраться в один и тот же маленький ресторан к одному и тому же повару. Настолько требовательный и преданный ценитель настоящей дивной сицилийской кухни этот Монтальбано.
Ему звонят по делу, он хватает трубку и кричит: «Что вы мне сейчас звоните — я ведь ем пасту с брокколи! И трудно понять, что вкладывает комиссар в эту мысль, если ты не знаешь, что он ест эту пасту с брокколи в правильном месте. Но и комиссара можно удивить. В книге «Похититель пончиков» он попадает к одной пожилой даме, и ему кажется, что она его обманывает, и разговор идет довольно плохо.
Входит горничная, говорит: «Я пойду ставить воду» — и удаляется в большом раздражении. Комиссар, понимая ситуацию, реагирует так: «Ну что ж, сударыня, благодарю вас» — и комиссар приподнялся со стула.
Госпожа Клементина была чопорная дама, питалась она, можно предположить, кашами и вареной картошкой. Услышав это, комиссар Монтальбано вскрикивает: «О боже, что вы! Этот визит может оказаться для него судьбоносным — он может причаститься какой-то невероятной высоте в кулинарном отношении. Американский литературовед и писатель Александр Жолковский очень смешно, интересно и поэтично рассуждает о том, что, когда и каким образом едят итальянцы, что они предлагают есть другим, о чем они предупреждают, что рассказывают о ритуалах и приемах пищи.
Об одном таком эпизоде Александр Жолковский, совершенно не щадя свою собственную персону, написал целую новеллу в книге «Эросипед и другие виньетки»:. В вопросах еды и выпивки они до карикатурности пунктуальны. Про каждое блюдо точно известно, в котором часу его следует потреблять, и в названия некоторых из них этот временной показатель входит непременной частью. Таковы, например, знаменитые spaghetti a mezzanotte — макароны, поедаемые в полночь, после театра.
Мы сейчас перейдем к семиотике и лингвистике еды, но из чего Жолковский делает этот свой вывод? Жолковский узнал, что его, как правило, пьют в баре в мужской компании, под мужские разговоры, и попросил днем в каком-то баре налить ему этот ликер. Дело в том, что этот напиток после одной лихой рекламы заработал себе определенную репутацию — он употребляется в основном перед романтическими свиданиями в качестве мощного подкрепления.
И заказывают его обычно после ужина. Так что просьба Жолковского налить ему Vov среди дня произвела в баре большое впечатление. Многие итальянские ученые занимаются знаковыми системами, семиотикой.
Существуют, например, знаменитые школы: Марии Корти в Павии, а также и Болонского университета. И когда разговор заходит об этой итальянской академической традиции, прежде всего приходит на ум имя профессора семиотики и писателя Умберто Эко. Эко написал семь романов. В каждом из них есть еда, и мы пройдемся сейчас по этой семерке. То есть ситуация между прибывшими и принимающими изначально довольно острая. Нужно создать атмосферу, при которой все расслабятся.
И в главе «Четвертого дня повечерие, где Сальваторе повествует о любовной ворожбе» начинается ужин. Аббат, по-видимому , превосходно разбирался и в слабостях человеческой природы, и в обычаях папского двора…» Что мы видим уже по этой фразе?
На столе у монахов должны были быть соль, вода с хлебом, овощи, иногда — оливковое масло, ели они два раза в день. Это, конечно, юмор, потому что понять, что тут вообще богоугодного, кроме разве что чтения, невозможно.
Возьмем перечный соус. Так, в завещании писали количество горошин, которые оставляли в наследство, — 10, 15, 20, штук. А тут соус. И битые звери и животные, которые попали на этот стол, тоже прямое нарушение монастырских уставов.
turkeytps.ru / ТОП 5 блюд из классической литературыСвиней разводили монахи-антонианцы: свиное сало тоже считалось лекарством от этих заболеваний. Но, скажем, дикая птица, которая попала на тот же самый стол, да и кролики, которые тоже были дикими в то время, означают, что кого-то ввели в большой грех для этого ужина. Герой романа, Бельбо, попал в сложную ситуацию со своей девушкой, которая весь роман морочит ему голову и обходится с ним крайне капризно.
Эту очаровательную даму зовут Лоренца Пеллегрини. Вообще это имя жены Калиостро — у Эко, как всегда, полным-полно подтекстов в именах, в деталях, и везде хочется комментировать. Но комментировать никогда не нужно: профессор Эко сам этого не хотел — и мы не должны. Достаточно все время пополнять себя знаниями. И вот Лоренца приглашает героя поужинать или пообедать. Они из Милана едут на Лигурийское побережье, где можно отведать прекрасные блюда из морской рыбы, которых в Милане нет.
А дальше начинается издевательство: Лоренца с Бельбо очень нехороша — куда бы они ни попадали, она говорит, что здесь оставаться нельзя, а здесь невозможно, здесь ее кто-то знает, здесь она кого-то встретит и надо ехать в другое место. Фактически из-за того, что людям не удается как следует пообедать, Бельбо губит себя, потому что он очень сильно разозлился на Лоренцу.
Бесформенные куски диалогов кучей, без абзацев и кавычек. Как будто писалось по самому свежему следу, в надежде поймать за хвост какие-то божии искры». Метафора чудовищная, божью искру за хвост не ловят, и тот факт, что Бельбо уже начинает сам о себе рассказывать в третьем лице, путано и с такими нарушениями всех законов нормальной человеческой метафоры, означает, что он разбалансирован, он потерял опору.
Виной всему антиобед — обед, которого не было. То есть он был, но описывается так:. От себя скажу, что этого все-таки не могло быть — это гипербола, если говорить о риторических приемах.
Полнота жизни воплощается в ломящемся от снеди обеденном столе, и не удивительно, что Обломову понятнее «пищевой» язык любви хлопотливой хозяйки Агафьи Тимофеевны, потчующей его различными вкусностями, нежели попытки прекрасной Ольги пробудить его к жизни.
Даже фамилия Пшеницыной — «говорящая», и в романе ее образ то и дело перекликается с темой выпечки. То Обломов посмотрит на нее, как на «горячую ватрушку», то хозяйка угощает барина пирогом, который «не хуже обломовских». Причем каждый раз этот процесс угощения подчеркнуто телесен и чувственен: из-за занавески высовывается обнаженная рука Агафьи с тарелкой, на которой дымится свежеиспеченный пирог.
Удовольствие от еды соединяется с эротизмом голого тела — и погружает несчастного Илью Ильича все глубже в бездну сонной приземленности.
Недуг Обломова — «отолщение сердца» — тоже ассоциативно связан с темой чревоугодия, и также показательно то, что он, понимая, что «переполнять ежедневно желудок есть своего рода постепенное самоубийство », все же не может остановиться. Здесь тема еды обретает еще одно измерение: соотнесение ее с темой поглощения и смерти. Еще любопытнее отношения между едой и смертью обыгрываются в романе М.
Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы». Иудушка Головлев, любитель уменьшительно-ласкательных окончаний и разговоров за чаем, строгий ревнитель «обеденок» и «панихидок» не раз называется в книге «пустоутробным». Это определение можно отнести как к внутренней пустоте героя, так и к его ненасытному голоду до материальных благ. Этот голод, чувство нужды и свою скаредность постепенно окутывает все барское имение, по мере того, как Порфирий Владимирович прибирает к рукам все новые и новые владения.
Трио «голод-вкус-сытость» проходит через весь текст романа. Многоречивые отповеди Иудушки сравниваются с «камнем, поданным голодному человеку», и автор сам задается вопросом, сознает ли герой, «что это камень, а не хлеб», но в любом случае «у него ничего другого не было».
В конце романа Головлево предстает воображению Анниньки как «сама смерть, злобная, пустоутробная», как место, где кормят протухшей солониной и попрекают каждым лишним куском. Тема гниения и разложения становится закономерным «мостиком» между темой еды и смерти, и рассказ из начала книги о том, как англичанин на спор съел дохлую кошку, закономерно вплетается в этот метафорический ряд. Еще одна пищевая параллель — «сладко-горько» - часто появляется в речах Иудушки.
Как правило, в отношении «горьких», но заслуженных родительских слов и желания «сладенького», которое нужно сдерживать. Единственный, кому в сладком Головлев до поры до времени не отказывает — это его мать, которой у сына «и тепленько, и сытенько». Семейные конфликты братьев также нередко передаются через «пищевые» образы — например, дети, лишенные наследства, сравниваются с «выброшенными кусками».
Отделение этих «кусков» углубляет тему раздробленности, разложения, деления целого на части и их поглощения. Примечательно, что, пирог, символ семейного единства и изобилия, столь часто упоминающийся во многих русских произведениях, в «Господах Головлевых» появляется редко. Однако контекст его появления всегда «говорящий». По ходу действия дважды встречается упоминание о том, что мать не дает пирог своим детям, которых держит впроголодь — и когда они были маленькими, и когда выросли.
Нелюбимый старший сын Степка-балбес в детстве забирался на кухню и воровал там пирог показательная метафора получить любовь во что бы то ни стало , но, став взрослым, понял безнадежность своих усилий. Единственный пирог, поедание которого в романе описано воочию — поминальный, соединяющий в себе символику и яства, и смерти.
Непосредственно соединяются еда и смерть в небольшой, но очень выразительной юмореске А. Чехова «О бренности». В ней надворный советник Семен Петрович Подтыкин тщательно готовится к поеданию блинов: обливает их маслом, икрой, сметаной, накрывает жирными кусками соленой рыбы, и… умирает от апоплексического удара, не успев отведать лакомства. Стала ли убийцей Подтыкина нелепая случайность или же, хотя бы отчасти, виновата неумеренная страсть к еде?
Говоря «страсть», мы подразумеваем и эротический оттенок, который то и дело проглядывает в этой зарисовке: при виде богатых закусок лицо надворного советника «покривило сладострастие», да и сами блинчики передним «пухлые, как плечо купеческой дочки».
Это не единственное упоминание писателем блинов в контексте Танатоса. В масленичном рассказе «Глупый француз» Чехов тоже обращается к теме смертельного во всех смыслах чревоугодия.
Приезжий французский клоун Пуркуа становится свидетелем обжорства русского кутилы, и, глядя за тем, как тот заказывает себе новые и новые блюда, приходит к выводу, что тот хочет покончить жизнь самоубийством. Француз решает спасти несчастного и кончается все, как это часто бывает в произведениях Антона Павловича, конфузом. Тема чревоугодия, уже не в «смертельном» контексте появляется и в других рассказах и пьесах Чехова.
Иногда как трагикомическое противопоставление чувствам героев знаменитая «осетрина с душком» в «Даме с собачкой» , а иногда — как предмет почти сочувственной иронии. Ярчайший пример — рассказ «Сирена», целиком посвященный непобедимому «пищевому сладострастию».
От образа смерти до образа рая в том числе и потерянного — всего один шаг, и многие писатели особенно в XX веке трактовали еду именно как отражение «потерянного рая». Именно такое ощущение создается при прочтении романа «Лето Господне» И.
Детская радость жизни, изобилие и многокрасочность окружающего мира, восхищение каждой его мелочью — все это создает ощущение идеального мира, который в конце книги разрушается на глазах читателя вместе со смертью отца главного героя. Но, пока роковое событие не случилось, перед нами предстает и выразительная картина постного рынка, и накрытого к различным религиозным праздникам стола, и детских лакомств.
В «Лете Господнем» еда становится символом блаженства, и зиждется оно на определенности. Праздничный календарь строго соблюдается в семье главного героя, и через эту череду событий, в потоке строго регламентированного времени он воспринимает окружающий мир. Смена традиционных блюд на столе месяц за месяцем делает ощутимым и предсказуемым ритм жизни.
Тем сильнее столкновение мальчика с горем, когда в связи со смертельной болезнью отца традиционный ход вещей нарушается. И снова именно еда помогает автору продемонстрировать трагический раскол детской вселенной на «до» и «после»: соборовавший умирающего отца героя протодьякон, пытаясь утешить детей, дает им по «свадебной» конфете.
Эта неуместность праздничного лакомства на похоронах производит глубокое впечатление на ребенка и становится первым предвестником непростых жизненных перемен, ждущих его потом. В позднейшем произведении И. Шмелева «Солнце мертвых» о тяжелых временах Гражданской войны пугающе ощутимо описаны «голод, и страх, и смерть». Слово «сытость» и его производные встречаются в тексте книги всего 2 раза.
Для сравнения — слово «голод» и его производные — 67 раз. Но это «лето» навсегда останется в памяти лирического героя лакомым и безоблачным. Еще один писатель, отношение к еде которого можно без сомнения назвать «ностальгическим» — М. В страшные годы революции, последующей «бескормицы» и глобального социального переустройства культура питания также полностью изменилась.
Немало злой иронии адресовал писатель на страницах своих романов и повестей новому мироустройству, уделив внимание и гастрономическим переменам. Как не вспомнить «осетрину второй свежести» и краковскую колбасу, ядовитые замечания о «третьедневочных судачках» и столовых «нормального питания». Все эти нововведения ощущаются автором как нарушения нормы, устоявшегося жизненного ритма, и автор, хоть и не без самоиронии, тоскует о невозвратимом прошлом.
Эту тоску о былом разделяют и его герои: интеллигент профессор Преображенский из «Собачьего сердца», который пытается сохранить домашний порядок таким, каким он был до революции, Фока и Амвросий из «Мастера и Маргариты», тоскующие о стерляди, филейчиках, вальдшнепах и яйцах-кокотт.
Однако на семге, нарезанной тончайшими ломтиками и икре в серебряной кадушке, обложенной снегом, уже лежит печать обреченности. Потерянный рай уплывает в прошлое и становится недостижимым. И когда Булгаков с шутливо преувеличенным восторгом ностальгирует устами двух гурманов о яствах прошлых времен и «шипящем в горле нарзане», то в этом шипении звучат едва слышные слезы.
Любовь и смерть, сытость и всепоглощающий голод, райское изобилие или яд и гниль — тема еды таит в себе десятки, если не сотни возможных трактовок. Отношение к принятию пищи затрагивает как телесный, так и духовный аспект человеческой личности, и именно их слияние и взаимообогащение заставляет гастрономические образы в литературе быть такими понятными и ощутимыми.
Однако еда не только уже давно вошла в литературу — саму литературу нередко обсуждают с помощью кулинарных категорий: «хороший вкус», «пища для ума», «вкусный» текст. Остается только избегать книжного фаст-фуда и наслаждаться искусством гениальных шеф-поваров слова.
Рубрика История. Заходи и присаживайся, любезный читатель, стол уже накрыт. В нашем сегодняшнем меню — пирожки и соленые огурчики, устрицы и ростбиф, вареники, блины и другие блюда, которые появлялись на страницах русской классической литературы XIX.
Перефразируя известное изречение Евгения Евтушенко, еду в русской классике можно смело назвать «больше, чем едой». И дело не только в аппетитных описаниях: нередко именно посредством «пищевых» образов и лексики писателям удавалось передать тончайшие нюансы смысла. Щи против устриц: дуэль жизненных философий Первыми по-настоящему возбуждающими аппетит строками русская литература обязана Г. Пойманная дичь В дальнейшем это противопоставление появилось на страницах многих русских классиков, развиваясь и углубляясь, но суть оставалась той же: французская кухня несла в себе символику светского блеска, оторванности от дома и желания «красивой жизни», а традиционная русская пища олицетворяла семейственность, простоту нравов и приверженность «привычкам милой старины».
Затрак аристократа Пирожки с любовью по-гоголевски Тема еды и ее соотнесение с любовью и страстью встречается во множестве произведений русской классической литературы XIX века. Итальянский полдень Параллель «любовь-еда» ярко проявляется и в других произведениях русской литературы. Гастрономический рай или блины-убийцы Еще один крупный роман, в котором бесконечно важен символизм пищи — «Обломов» И. Зинаида Серебрякова. Селёдка и лимон Примечательно, что, пирог, символ семейного единства и изобилия, столь часто упоминающийся во многих русских произведениях, в «Господах Головлевых» появляется редко.
Осетрина второй свежести и нарзан из иной жизни От образа смерти до образа рая в том числе и потерянного — всего один шаг, и многие писатели особенно в XX веке трактовали еду именно как отражение «потерянного рая». Корзина фруктов Но, пока роковое событие не случилось, перед нами предстает и выразительная картина постного рынка, и накрытого к различным религиозным праздникам стола, и детских лакомств. Утренний натюрморт
